30 октября. Память эпохи репрессий

События, рассказанные упомянутым выше профессором И.С., происходили в городе Лодейное Поле, где находилось главное управление Свирских лагерей. Я понимаю, насколько тяжело будет читать последующие строки нам, людям XXI века, гражданам другой России, но всё же считаю своим долгом донести их до читателей – именно для того, чтобы подобный кошмар больше никогда не повторился. Итак:

“Во время пребывания моего в качестве врача-психиатра в Соловецком и Свирском концлагерях мне пришлось участвовать в медицинских комиссиях, периодически обследовавших всех сотрудников ГПУ, работавших там... Мною была освидетельствована одна из надзирательниц. Перед этим она была мне так представлена следователем: "Хорошая работница, и вдруг спятила, вылив себе на голову крутой кипяток”.

Приведённая ко мне женщина лет пятидесяти поразила меня своим взглядом: её глаза были полны ужаса, а лицо было каменным. Когда мы остались вдвоём, она вдруг заговорила - медленно, монотонно, каким-то подземным голосом: “Я не сумасшедшая. Я была партийная. А теперь не хочу быть в партии!”. И она рассказала, как однажды стала свидетелем следующего: один из чекистов ломал пальцы мальчику лет десяти, обещая прекратить эту пытку, если мать ребёнка, находившаяся тут же с младенцем на руках, сломает только один мизинчик своему крошке… Её десятилетний сын кричал так, что у охранников, державших женщину, “звенело в ушах”… И когда послышался очередной хруст (был сломан уже третий палец), она не выдержала и сломала пальчик своему младенцу… Говорили, что после, в бараке, она сошла с ума…

Не помню, - пишет далее профессор, - как я ушёл с этой экспертизы... Сам чуть не свихнулся…” (Профессор И.С. Большевизм в свете психопатологии. Журнал "Возрождение". №9. Париж. 1949).
Источник: http://zh-repr.narod.ru/index/0-4

Апостол Иоанн – живой на земле? Сергей Фудель.

 ИСТОЧНИК:

http://www.regels.org/Fudel-John-Apostol.htm

История этого текста известна мне со слов Феликса Карелина.

   Выйдя из лагеря в 1956 г., он, отбыв еще 4-летнюю ссылку в Ташкенте, наконец, попал в Москву, где начал активно проповедовать свое толкование Апокалипсиса, в применении к событиям нашего времени. Беседы происходили на частных квартирах его церковных друзей, как обычно в те времена.

  После одного из таких выступлений к нему подошел один из слушателей, преклонных  лет, еврейской внешности и передал ему школьную тетрадку, исписанную размашистым почерком, с вычеркиваниями и поправками. Несколько смущаясь, он сказал:

  "Вот, тут некоторые мои мысли, которые, возможно Вам будут близки. Это единственный экземпляр - делайте с ним, что сочтете нужным".

    Потом уже кто-то  сказал  Феликсу:

  "Вы знаете, кто это был? Сын знаменитого священника Иосифа Фуделя".

      Феликс отдал эту тетрадку мне - факсимиле размещено здесь:

 

    Я тогда сразу перепечатал ее на машинке, и она была отправлена  по  нелегальным  каналам в редакцию "Вестника", где  и была вскоре опубликована (в 1969 году). Сообщать имя автора в то время было, конечно, недопустимо: он мог из-за этого иметь серьезные осложнения.          Лев Регельсон.

 

Редакция Вестника РСХД опубликовала эту статью  с примечанием:

 "Рукопись неизвестного автора, полученная из Сов. России".

 

 

«Если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе?»    Иоанн 21:22

 

   Уже было замечено (Хомяковым), что  Евангелие от Иоанна имеет как бы два окончания: в главе 20-й и в главе 21-й. В 20-й главе последние слова звучат так, что кажется несомненным желание Евангелиста именно здесь и окончить книгу своего благовествования. «Много сотворил Иисус и других чудес, о которых не написано в книге сей. Сие же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его» (20:30-31). Так может звучать только окончание большого богословского аккорда, начало которого в первой главе: 

«В Нем была жизнь… верующим во имя Его»(1: 4,12). 

 

Казалось бы, что Иоаннов благовест о Боге, ставшем человеком, о Вечности, соизволившей уместиться в немощном человеческом теле, окончен. Но промышлением Божиим написана и 21-я глава. В ней открывается нам о восстановлении в апостольстве Петра, и в ней  же дано откровение о дальнейшей судьбе Петра и Иоанна. Дав это откровение, Евангелист и  заканчивает все Евангелие, причем для этого окончания почти повторяет смысл окончания, уже данного в главе 20-й: «Многое и другое  сотворил Иисус»… (там было: «много сотворил Иисус и других чудес»…). Это повторение только подчеркивает особое назначение всей 21-й главы.

 

    О судьбе Апостола Иоанна Христос говорит Петру так: «Если Я хочу, чтобы он (Иоанн) пребыл, пока приду, что тебе? Ты иди за Мною» (21:22). Попытку разумения этих стихов, может быть, надо начинать с «что тебе?». Каждый из нас должен идти за Христом  независимо от судьбы кого бы то ни было другого, независимо даже от судьбы такого великого Апостола как Иоанн, независимо даже от конечных судеб Церкви. Наша забота о других и о Церкви должна растворяться в нашем доверии к всеобъемлющей заботе Божией.

 

   Как говорили Отцы, надо жить так, как если бы кроме меня и Бога не было на земле никого. Но антиномичность христианства познается и  здесь. Из  миллионов отдельных духовных жизней образуется вселенская Церковь – святое единство спасаемого человечества, - и ее всеобълющая великая жизнь обратным эхом звучит в пустыне каждой отдельной души, чудодейственно делая ее малой и блаженной церковью. Вот почему к каждой отдельной жизни, а не только ко всей Церкви, относятся слова одной молитвы: «процвела есть пустыня, яко крин, Господи, языческая неплодящая церковь, пришествием твоим». И вот почему откровение о судьбе одного из верховных апостолов не может не быть для нас значительным.

 

   «Если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду»… Что Господь говорит здесь («пока приду») о Своем втором  славном пришествии – это совершенно очевидно. И тогда возникает вопрос: почему Ему было угодно для ответа Петру избрать именно эту необычную форму вместо такой, которая никогда бы не вызвала последующее смущение и толки учеников: «и пронеслось слово сие в братии, что ученик сей не умрет»… Почему Господь не сказал: «пока он будет нужен Церкви», или «дольше тебя», или «много лет», или еще как-нибудь? Он сказал: «пока приду», а в Евангелии не может быть случайности.

 

   «Если я хочу»… не сказал «если бы Я  захотел»… Слова даны не как маловероятное предположение сослагательного наклонения, с частицей «бы»,  как возможность направления воли Христовой. «Если Я хочу» повторено тут же еще раз: отвергнув ошибочное предположение, что Апостол вообще никогда не умрет, или, точнее, отвергнув предположение, что Христос сказал об этом его неумирании, - Евангелие вторично и буквально повторяет: «Если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду»… Этими словами о судьбе Иоанна и заканчивается, по существу, Евангелие от Иоанна и, тем самым, все  благовествование четырех Евангелистов.

 

     Необходимо вспомнить отношение Слова Божия к смерти. Смерть – общий закон: «земля еси и в землю отъидеши». Но и этот закон  может как-то видоизменяться. О людях в момент второго пришествия Апостол пишет: «мертвые во Христе воскреснут прежде. Потом мы, оставшиеся в живых  (перед этим уже было в стихе 15: «мы живущие, оставшиеся»), вместе с ними восхищены будем на облаках, в сретение Господу» (1 Фес. 4:16-17).  И еще в другом месте и при этом еще  более ясно: «не все умрем, но все изменимся» (1 Кор. 15:52). Очевидно, для вхождения в будущую жизнь тогда – при конце этого мира – будет достаточно какого-то «изменения», огненного крещения в смерти не индивидуальной, а в смерти всей мировой истории. 

 

  Но если в свете  Слова Божия для нас не должен быть невероятным факт избегания даже самой смерти, то почему нам та невероятна возможность особого долголетия? И если некоторые ветхозаветные праведники – Ной, Мафусаил и другие – жили почти тысячелетие, то почему необычная длительность жизни невозможна в Церкви Новозаветной? Мысль о том, что  «Апостол  Церкви» Иоанн, хотя и умрет(«не сказал, что не умрет», 21:23),  но все еще жив, по особому промышлению Божию о Церкви, отразилась прежде всего в его житии.

 

   Мы не обязаны принимать на веру каждую деталь жития святых, особенно первых, более отдаленных веков Церкви, так как среди этих житий несомненно еще много той сказочной и совсем ненужной для веры настойчивой чудесности, с которой боролся св. Дмитрий Ростовский. «Род сей знамения ищет»… Достаточно прочесть одно из немногих уцелевших подлинных мученических записей первых веков, например св. Дионисия Александрийского, чтобы благочестивое преукрашение  чудесами мученических житий  позднейшими авторами. 

 

Сделалось явным и, надо сказать, неблагочестивым. Правда о Церкви всегда и нужнее и светлее всякого героического преукрашения. Но в житии Апостола единственно необычным фактом является отсутствие описания смерти и замена его описанием погребения Апостола еще живого, «самопогребением», по выражению св. Епифания Кипрского.

 

   Самопогребение живого Апостола дополнено указанием, что никто и после погребения не видел в земле его тела, несмотря на попытки увидеть: могила, открытая после погребения, оказалась пуста. Что это? – отголоски того, что «пронеслось слово сие в братии, что ученик тот не умрет», или же запись подлинного факта? На вторую возможность указывают богословские тексты.

 

   В стихирах на «Господи воззвах» службы Апостола 8 мая мы читаем:«Апостолов верховного, духовного воина, вселенную Богу покорившего, придете верни, ублажим Иоанна приснопамятного, от земли восстающего и земли неоступающего, но жива суща и ждущего страшного владчычного второго пришествия».

 

   «Восстание от земли» - так, очевидно, называется здесь факт исчезновения из могилы тела человека «жива суща» и «земли неотступающего». Здесь дана  и цель этого «восстания» - чтобы со всей Церковью на земле «ждать страшное владычнее второе пришествие». Слова «жива суща», а также слова из службы 26 сентября: «не умер – преставился» (светилен) трудно истолковать иносказательно, в смысле «неумирания в Боге» или «вечной жизни в Нем», в связи с контекстом жития. Еще более определенно о факте продолжения жизни Апостола говорится в «Слове на неделю мясопустную», относимом к св. Ипполиту Римскому: 

 

«Первого Его (Христова) пришествия Иоанна Крестителя имеяше Предтечу, второго же Его, в нем хощет приити со Славою, Еноха и Илию и Иоанна Богослова явити хощет… и зверь, восходяй от бездны, сотворит с ними брань, сиречь с Енохом и Илиею и Иоанном и победит их и убьет их» («Соборник, сие есть собрание слов нравоучительных и торжественных»). Можно приводить доводы за или против того, что это слово действительно принадлежит св. Ипполиту, но нельзя  никак сомневаться в том, что в течение столетий оно было в Церкви, читаемое с церковного амвона.

 

   «Чашу Мою будете пить и крещением Моим будете креститься» - сказал Господь двум братьям: Иакову и Иоанну. Именно мученическая смерть воспринимается обычно как причастие к чаше Христовой. О мученической смерти Иакова мы знаем из Деяний. Но где насильственная смерть апостола Иоанна? Была ли она или еще только будет от «зверя, выходящего из бездны»?

 

   «И взял я книжку из руки Ангела и съел ее, и она в устах моих была сладка как мед; когда же съел ее, то горько стало во чреве моем. И сказал он мне: тебе надлежит опять пророчествовать о народах и племенах и языках и царях многих» (Ап.10:10-11). Когда, после написания Откровения, «опять пророчествовал» Апостол, или когда ему еще раз предстоит пророчествовать?

 

    Если Апостол еще не умер, то его незримое пребывание в земной Церкви может сделаться зримым или явным в тот последний  период ее жизни, когда ей в исключительной степени будет нужна именно апостольская святость и власть.

 

    Вживаясь в Евангельское раскрытие облика Апостола, мы чувствуем, что именно в его душевных качествах может особенно нуждаться Церковь.

 

  Эти качества условно можно свести к трем: мужеству, зрению и любви.

  Церковь есть стояние у Креста. Много мужества души нужно иметь всякому человеку, чтобы не уйти от этого страшного, хоть и блаженного стояния. Но сколько же мужества надо было иметь, чтобы стоять у Креста Голгофского, в Иерусалиме, в тот час, когда текущая кровь Христова, созидая Церковь, вызывала в то же время ненависть враждебного мира – и видимого и невидимого? Ведь страшна не смерть, а ненависть смерти, тем более та, которая бушевала тогда на Голгофе. И вот, из всех Апостолов только один Иоанн показан нам стоящим   у Креста до последней минуты. Но духовное мужество только тогда ценно, когда оно соединено с духовным зрением, знанием, различением духовного мира, его ведением, когда оно основано не на экзальтации, а на трезвенности зоркого духа.

 

Именно таким и дает нам Апостола евангелие. На Тивериадском  озере  после воскресения ученики не смогли узнать стоящего на берегу Христа.  «Тогда ученик, которого любил Иисус, говорит Петру: это Господь» (1 Ин. 21:7). Духовное зрение есть познание Бога, богословие, и Иоанн имеет как бы второе личное имя – «Богослов». 

 

Именно он «брат наш и соучастник в печали и в царстве и в терпении Иисуса Христа» (Ап. 1:9). Он, зритель тайн Божиих, увидел воочию на острове  Патмос  промышление  Божие  о мире и Церкви. Символ его – всевидящий и всемогущий  орел. При этом, мы знаем, что ему было дано познавать или видеть не только свет, но и тьму. 

 

«Он, припадши к груди Иисуса, сказа Ему: Господи, кто это? (кто предаст?). Иисус отвечал: тот, кому Я, обмакнув кусок хлеба, подам. И, обмакнув кусок, подал Иуде Симонову Искариоту» (Ин.13:23-26). Что особенно важно для Церкви, Апостол увидел не вообще зло или тьму, а тьму, еще внешне не отлученную от света, находящуюся формально еще как бы в единстве со светом. Иуда сидел как бы равноправно на Тайной Вечери и даже уже после его ухода с нее на предательство прочие Апостолы  ничего не подозревали и думали, что он пошел купить что-нибудь к празднику, или раздать нищим. Знаменательно, что в 20-м стихе последней главы Евангелия эти слова: «Господи, кто предаст Тебя?» повторяются еще раз и именно для духовной характеристики Апостола Иоанна: «Петр видит ученика… который на вечери …сказал: ‘Господи! Кто предаст Тебя?’».  И после этого в следующих   стихах (21-м и 22-м) мы  находим разговор Господа с Петром о судьбе Иоанна: «если Я  хочу, чтобы он пребыл, пока приду». Очевидно, в последние времена ложное христианство и ложная духовность будут так сильны, что  различить тьму от света, Церковь от не - Церкви можно будет только припадши к груди Иисуса, в неусыпающем подвиге любви.

 

   Но о ком же из других Апостолов сказано, что он «Апостол любви»? И не учит ли нас Слово Божие и отцы, что только любовь рождает Знание , духовное зрение, как она же рождает и неумирающее  мужество души. Только любовь сильнее смерти и только она есть «совокупность совершенства», так необходимого для водительства Церкви.

 

   Но одно дело благодатное водительство Церкви и другое – создание иерархического культа, характерного для ложной церковности. Ученики Христовы установили в Церкви священную власть епископов не для пышных титулов и полуязыческих церемоний, не для превозношения, и не для того, чтобы мы забыли слова: «Не называйтесь учителями, ибо один у вас учитель Христос, все же вы братья» (Мф.23:8), а для благодатного руководства и упорядочения церковной жизни.  Цель проста и осуществление ее совершалось в первые века просто, пока «уклонение от простоты во Христе» не повело церковный корабль в  обмирщение.  Если в 6 веке Григорий Двоеслов, святой папа Римский, отказываясь от титула «Вселенский», с возмущением говорил: «да удалятся слова, надмевающие  тщеславие и оскорбительные для любви», то дальнейшая история Церкви пошла по другому пути. 

 

  Но ведь одно только предположение возможности пребывания на земле, где-то в недрах Церкви, еще не умиравшего Апостола, того самого, кто, не имея никаких титулов, был с Христом на горе Преображения и на Тайной  вечери, - сметает всякий соблазн  ложного иерархического пафоса. В свете этого предположения непонятны и мучительно досадны делаются все споры о первенстве Рима над Византией или наоборот, в свете его все становится на свое место, делается простым, настоящим и первохристиански серьезным.  Истинная епископская власть везде там, где она неотрывна от истинной апостольской святости.  Если же, наоборот, мы совершенно отвергнем это предположение, то останемся лицом к лицу с одним страшным и знаменательным фактом: чем «святее» титулы и пышнее  иерархическая внешность церковной истории, тем все меньше на Апостольских престолах людей Апостольского зрения, мужества и любви, первохристианской святости и веры, тем все больше среди духовенства людей равнодушных к вере или просто неверующих.  Недаром уже в 11 веке преп. Симеон Новый Богослов говорил:  «ищем  и берем  на себя достоинство Апостольское, не имея благодати Апостолов и не видя в себе плодов благодати Святого Духа».

 

    В одной книжке «о последних событиях, имеющих совершиться в конце мира», изданной в прошлом столетии Оптиной пустынью, вместе с напоминанием обетования Христова о непобедимости Церкви – Невесты Христовой, было сказано так: «Церковь  падшая и мир падший, ложное христианство и антихристианство, - таковы два явления, которыми окончится история греха». 

 

  Рядом с Церковью – Невестой Христовой существует в истории под общими  церковными сводами ее темный двойник. И вот, чем глуше и темней будет становиться церковная жизнь («Когда придет сын Человеческий, найдет ли Он веру на земле?»), тем все сильнее будет в Церкви ожидание явного руководства, слышимых слов того Апостола,  который, как он сам о себе сказал, «слышал и видел своими очами Слово жизни, рассматривал Его и осязал своими руками» ( 1 Ин.1:1). Может быть, только такие непорочные руки смогут в те времена «умножения беззакония» и последнего смятения управить корабль Церкви. Может быть, во время последней Голгофы Церкви снова прозвучат с Креста слова Учителя: «Се Мати твоя», и Апостол снова, как тогда в Иерусалиме, явно и зримо «возьмет ее к себе», явно примет на себя окормление и хранение Церкви.

 

   Жезл есть символ власти. «И дана – пишет о себе Апостол – мне трость, подобная жезлу, и сказано: встань и измерь храм Божий и жертвенник и поклоняющихся в нем» (Ап.11:1).

 

И  это  будет вторая и последняя апостольская эпоха Церкви. Ей, аминь. 

 

Вестник РСХД  №94,  1969. IV.

ПРИГЛАШЕНИЕ К УЧАСТИЮ В ВОЗРОЖДЕНИИ МОЛИТВЕННОЙ ЖИЗНИ

Скачать версию информационного листка в pdf можно здесь:
https://drive.google.com/file/d/0ByCdcfR2BMcta1VIZGRUTU5lcUU/edit?usp=sharing

Скачать версию информационного листка в jpg можно здесь:
https://drive.google.com/file/d/0ByCdcfR2BMctZjV3T1Zxa28tUk0/edit?usp=sharing

Вениамин Иофе: Лишние люди - 1941

Автор: Вениамин Иофе — Дата создания: 01.04.2010 — Последние изменение: 01.04.2010 НИЦ "Мемориал"

История блокадного этапа осужденных и подследственных заключенных из Ленинградских тюрем в Новосибирск - история исчезновения 600 человек, забвения и восстановления памяти о них. На месте захоронения останков погибших в этом этапе между деревнями Судемье и Подрябинье близ Сясьстроя установлен памятный знак...

1941 год. Эвакуация заключенных из Ленинграда. 

8 октября  в связи с обстоятельствами военного времени (8 сентября началась блокада Ленинграда) была проведена операция по  эвакуации из Ленинграда  в Новосибирск осужденных и подследственных заключенных из Ленинградских тюрем. Этот этап состоял из около 2500 заключенных,  в том числе 222 политических, 416 женщин, 141 военнопленных немцев.

По Ириновской железной дороге заключенные были вывезены на станцию Ладожское озеро , а затем пешей колонной выведены к пристани в деревне Морье.

В Морье их погрузили в трюм грузового лихтера (озерной несамоходной баржи). Трюм с помощью двойных дошатых переборок был разделен на три отделения: для военнопленных немцев, для женщин и большое мужское отделение, куда были погружены все заключенные мужчины.

В мужском отделении плотность погрузки была такова, что люди должны были  там всю дорогу стоять, держа вещи в руках. Лихтер был отведен буксиром  от пристани, а затем в связи с налетом немецкой  авиации был брошен буксиром в нескольких километрах от берега и простоял там несколько дней, после чего был отправлен по назначению через Ладожское озеро и затем вверх по Волхову до Волховстроя.

При выгрузке этапа при обыске у заключенных уголовников было изъято около 1500 ножей и заточек.

Все оставшиеся в живых после 6-дневного пребывания в трюме заключенные были отправлены железной дорогой со станции Волховстрой-2 в Томск, куда этап прибыл 15 ноября в количестве 1748 человек.

Военнопленные немецкие офицеры (все 141 человек) были сданы конвою в Вологде.

Таким образом, по дороге пропало около 600 человек, из которых при перевозке по железной дороге погибло около 200  (документально известно, что только на этапе от Омска до Томска от истощения и упадка сердечной деятельности умерло 56 заключенных, в том числе 12 политических), тем самым, около 400 человек можно считать погибшими во время перевозки по Ладоге.

После войны в 1948 году выяснилось, что смерть 121 человек не была оформлена должным образом, в связи с чем было начато следствие, в ходе которого был допрошен начальник конвоя лейтенант Ленивцев и другие офицеры и рядовые конвоя. 

В настоящее время мы располагаем двумя версиями произошедших во время этапирования заключенных событий.

Официальная версия, восходит к результатам послевоенного следствия и основана на показаниях конвоя (в составе которого было около 40% бывших уголовных заключенных). По этой версии, в связи с обстрелами немецкой авиацией и недостатками снабжения водой и хлебом этапируемые заключенные на барже  подняли бунт, пытаясь выйти на палубу и угрожая конвою. Начальник конвоя объяснил, что хлеб и вода в трюм подаются, а рассадить заключенных некуда (заключенные требовали выведения их на палубу). После чего конвой применил оружие (применение оружия было признано следствием правомерным) и восстановил порядок. Убито было в том числе из пулемета около 40 человек. Трупы были спущены в трюм,  для раздевания и распределения одежды среди заключенных.

В это же время в трюме происходили многочисленные убийства заключенных организованными уголовниками из-за еды и одежды. Когда трупы в трюме стали разлагаться их подавали на палубу, делали отметку в личных делах и сбрасывали в озеро. 

Однако после прибытия в Волховстрой в трюме оставалось большое количество трупов. Был получен приказ вывести баржу в озеро, облить горючими материалами и сжечь. Для исполнения приказа баржа была передана начальнику Волховского райотдела НКВД Е.В.Шадрикову и было посчитано, что это  распоряжение выполнено.

Иная картина произошедшего рисуется в воспоминаниях профессора П.В.Мелентьева, бывшего заключенного этого этапа. Он упоминает только об одном случае налета немецкой авиации, на который с баржи ответили пулеметной стрельбой.

Основной проблемой первого же дня этапа он называет скученность,  духоту и террор уголовников. В первый же день заключенные обратились к начальнику конвоя с просьбой о выведении на палубу на свежий воздух и более свободной рассадке. Начальник им в этом отказал, но распорядился, спустить в трюм бревна и доски, чтобы заключенные  смогли сделать нары. Однако самодельные нары под тяжестью залезших на них обломились, что привело к гибели людей, помощи которым оказано не было. Уже к ночи, чтобы все заключенные не задохнулись, конвою пришлось открыть люки трюма. У люков были поставлены конвоиры с оружием, которые стреляли во всех, кто пытался хотя бы на несколько ступенек подняться по лестницам, чтобы глотнуть свежего воздуха. (Так был застрелен Павел Александрович Молчанов, директор Павловской аэрологической лаборатории).  После окончания проветривания  люки были закрыты, и заключенные остались во власти уголовников. 

Уголовники по сговору с конвоем безнаказанно могли грабить заключенных и за долю награбленного получали хлеб и воду. Ими было убито несколько десятков человек  

Остальные заключенные за шесть дней пути ни разу не получили хлеба и только один раз воду, когда однажды конвой опустил в трюм на веревке столитровый бак с водой, что привело к лишь давке для развлечения конвойных (Мелентьеву удалось напиться). Другим развлечением конвоя было мочиться на заключенных, когда они просили воды.

Мелентьев подтверждает, что попытка извлекать трупы из трюма, чтобы сбросить их в воду была сделана. Но после того как несколько трупов было поднято на веревке и кто-то из заключенных попытался таким образом бежать, это было прекращено.

В отделении для немецких военнопленных стояла бочка с водой и проблем с водой и порядком не было. Через сделанную щель в переборке они даже меняли свою воду на папиросы.
Переборки отделявшие женское отделение  от основного мужского были проломлены  уголовниками более основательно,  все этапируемые женщины были ограблены, а более или менее молодые изнасилованы.

Баржа с трупами не была сожжена Е.В.Шадриковым в озере, как это требовал приказ, а отогнана в устье реки Сясь. По нашему предположению это было сделано из-за того, что сожжение на воде баржи с трупами требовало слишком большого количества горючего и не гарантировало полного уничтожения останков.

Два дня баржа с разлагающимися останками простояла в устье Сяси, а затем оставшиеся в трюме трупы заключенных были захоронены бойцами истребительного батальона Сяського ЦБК (комбат П.И.Зажигин), которым были выданы противогазы, под руководством Е.В.Шадрикова на берегу  между деревнями Судемье и Подрябинье.

Некоторые персоналии

ВАЛЬТЕР Александр Филиппович (1892(8)-1941)
Профессор, зав.кафедрой эл.физики и диэлектрков ЛПИ (1934-1941), член-корр АН СССР (с 1938). Арестован 04.09.1941 по обвинению  в измене родине. 09.10.1941 этапирован в Новосибирск. Погиб во время этапа.

МЕЛЕНТЬЕВ Павел Владимирович (1905 – 1994)
Д.т.н., профессор ЛИИЖТ
Арестован 17.09.1941, после этапирования через Ладогу (09-15.10.1941) в заключении  в Томской тюрьме, затем в Сиблаге. Освобожден 26.06.1943 по пересмотру дела. Работал в Барнауле, Сталинграде (зам.директора Механического института). После реабилитации в 1956 вернулся в Ленинград. Преподавал в ЛИИЖТ, в Текстильном институте

МИЛЛЕР Рувель Абрамович (1892,  Сувальская губ.)
Начальник Финансового отдела ГИПХ, арестован 11.09.1941
Погиб при этапировании

МОЛЧАНОВ Павел Александрович
Директор Павловской аэрологической лаборатории

МАМИКОНЬЯН
Врач-гомеопат...

"О, вещая душа моя! О, сердце полное тревоги, О, как ты бьешься на пороге Как бы двойного бытия!.." (Ф.Тютчев)

ИСТОЧНИК:
http://knigi-chitaty.ru/read/146053/page-s_1.html

Видимые следы, оставляемые являющимися душами, и открытие ими

своей загробной участи

«Лет около пятнадцати назад, – рассказывает Сенковский, – я служил чиновников военного ведомства и заведовал складом военных припасов в окрестностях Петербурга, как вдруг надо мною неожиданно стряслась беда. Из моего склада, неизвестно каким образом, пропали вещи на довольно значительную сумму. Самые тщательные розыски, произведенные по горячим следам, не могли открыть похитителя.

Положение мое легко себе представить: получаемого мною содержания, даже в общей сложности за несколько лет, не хватило бы на покрытие пропажи, а тут еще предстояло следствие и всевозможные неприятности по службе. Положение мое было самое ужасное. Года за три перед тем я овдовел, оставшись с двумя детьми шести и четырех лет, и уже с год как был женат на другой жене. Как мы ни судили с женой, что нам делать, ничего придумать не могли.

Одна из наших знакомых, набожная старушка, посоветовала жене отправиться в Петербург и отслужить молебен в часовне, что при Вознесенской церкви, в которой, по ее словам, находится икона святого, молитва которому помогает отыскивать пропавшие вещи.Утопающий, говорится, и за соломинку хватается, а жена и я всегда были люди религиозные, так что понятно, что совет этот как нельзя более пришелся нам по душе. Согласно этому совету я отправил на другой же день жену в Петербург, ей отслужить молебен и поставить свечи, как советовала наша знакомая, сам же с детьми и тещей, матерью второй моей жены, остался дома.

Дело было летом, ночи были довольно светлые, и я ходил у себя в гостиной, раздумывая о своем горе. Наконец утомившись, отправился в спальню, в которой ставни были заперты и было совсем темно; тут же спали дети. Через комнату спала моя теща. Притворив слегка дверь в гостиную, взглянув на детей и посидев еще немного в раздумье на кровати, я приготовился уже раздеваться, как вдруг сквозь неплотно прикрытую дверь увидел в гостиной какой-то свет.

Полагая, что я позабыл потушить свечу, приподнялся было с кровати, но в этот момент неслышно отворилась дверь, и на пороге появилась с горящею восковою свечою моя покойная жена. Странное дело: я не только не испугался ее появления, но даже, как будто, и не удивился тому, точно какое-то затмение на меня нашло, и как будто это был совершенно естественный факт. Я хорошо помню, что очень мало был взволнован и удивлен появлением покойной.

«Здравствуй», – сказала она и мне, держа восковую свечу в руке. Не помню теперь, что я отвечал на это приветствие, но помню только, что почти тотчас затем сказал: «Ты знаешь, какое у меня горе?» – «Знаю, знаю, – отвечала она, – но не безпокойся очень, я тебе». Я стал умолять открыть мне похитителя, но она отказалась это сделать, говоря только, что поможет мне перенести мое горе. «Ты не сердишься, – говорю я, – что я так скоро женился?» – «О, нет, даже напротив, это ты хорошо сделал». Далее благодарила меня, что я не забываю ее в молитвах. «Вы, живущие, – сказала она, – не можете понять, что мы чувствуем, когда вы за нас молитесь». Я забыл сказать, что во время этого разговора, она прилепила к лежанке восковую свечу, которую держала в руках, накапав воском. Разговор перешел затем на детей. «Что же ты не взглянешь на детей?» – сказал я ей. «Я их и без того посещаю», – ответила она, впрочем, взяла свечу и подошла к спящим детям.

В это время раздался голос тещи из соседней комнаты: «С кем ты разговариваешь, Николай?». С этими словами я услышал, что теща поднялась с кровати и стала надевать туфли.

«Прощай, – сказала мне жена, – никто не должен видеть меня с тобой». Я стал удерживать ее, но шаги тещи уже приближались, и когда я снова обернулся назад, то ни жены, ни света уже не было, и в комнате царила полутьма летней ночи.

Вошедшая теща была удивлена, что слышала разговор двух голосов, а никого не застала, кроме меня. Что это такое было, я не могу и до сих пор объяснить себе. Конечно, скажут – простое видение, но вот что странно: осмотрев вслед за тем лежанку, на которой была прилеплена восковая свеча, я заметил очень явственные следы накапанного воска, которых, по моим соображениям, раньше не было. Другое обстоятельство, заставляющее меня думать, что тут было нечто другое, чем обыкновенное видение или галлюцинация, касается произнесенных женою слов, относящихся к детям: «Я их и без того часто посещаю».

Недели за три до этого таинственного случая, ходившая за детьми нянька рассказала мне, что она уже два раза, входя в комнату спящих детей, была перепугана присутствием какой-то женщины, наклонившейся над постелью детей, и с ее появлением сейчас же исчезавшей. Когда теперь я попросил няньку описать наружность являвшейся женщины (она совсем не знала покойницу, так как недавно поступила к нам), то описание ее во всем сходилось с наружностью первой моей жены» (Ребус, 1887, № 20).

ИСТОЧНИК:

http://azbyka.ru/fiction/tajny-zagrobnogo-mira-znamenskij-g-a/

Свидетельства о умерших, о бессмертии души и о загробной жизни (РАССКАЗ ПРИХОДСКОГО СВЯЩЕННИКА)

Летом 1864 года прибыл к нам в село молодой человек, лет двадцати пяти и поселился в чистеньком домике. Этот господин сначала никуда не выходил, а недели через две я увидел его в церкви. Несмотря на молодые лета лицо его было помято, морщины кое-где легли целыми складками и невольно говорили, что не без бурь и потрясений . прошло его юношество. Он стал часто посещать нашу церковь, и не только в праздники, но и в будни можно было его видеть молящимся где-нибудь в углу, при слабом мерцании лампадки. Он всегда приходил рано, уходил позднее всех, и каждый раз с каким-то особенным благоговением целовал крест. Вот что передал о себе этот молодой человек:

– Отец мой был мелкопоместный помещик в Я-ской губернии Д. уезда; принадлежала ему одна деревенька. Тихо, плавно текла моя жизнь и я был примерным ребенком. Но вот мне исполнилось десять лет, и я поступил в одно из среднеучебных светских заведений. Тяжело мне было привыкать к новой жизни; в заведении я уже не слышал более того теплого, истинно религиозного наставления, какое мне давали дома на каждом шагу. Сначала я был религиозен и часто молился, но эта молитва была нередко причиной насмешек моих товарищей. Все воспитанники этого заведения, без надзора родителей, были страшными кощунами, и их язвительные насмешки сыпались градом на мою голову за мою религиозность. Поддержки у меня не было и моя охота к молитве слабела с каждым днем, сначала потому, что я стыдился товарищей, а потом опущение молитвы обратилось уже мне в привычку; я пристал к моим товарищам, и молитва уже более никогда не приходила мне на ум. Беседы и разговоры наши были самые грязные, богопротивные. Насмешки над Священным Писанием, над богослужением, над усердием и религиозностью некоторых священников и простого народа, — вот что было постоянным предметом наших разговоров. Сначала меня коробило от всего этого; потом время и общество притупили во мне и это последнее проявление доброго, остаток домашнего воспитания. Но все-таки, как я ни опошлился в этой среде, во мне было сознание того, что я грешу перед Богом; а между тем я продолжал делать то же, что и товарищи. Время шло; я перешел в последний класс и тут-то окончательно совершилось мое падение, и прежние насмешки над священными обрядами и религиозностью людей перешли в полное осмеяние всей Божественной религии. Я сделался отъявленным материалистом. Бытие Бога, безсмертне души, будущая загробная жизнь – все это я считал порождением фантазии и зло смеялся над всем. Крест, это орудие нашего спасения, я сбросил с себя и с каким-то презрением посмотрел на него… Когда я стоял в церкви по приказанию начальства, как я издевался, как смеялся над отправлением Божественной службы. Когда наступали постные дни, я нарочно старался поесть скоромного, чтобы показать полное презрение к церковным постановлениям. Святые иконы, жития святых были главными предметами моих насмешек. Всегда перед принятием Св. Тайн я старался хоть чего-нибудь поесть и потом уже шел к причастию. Одним словом, в эту пору я был каким-то извергом, а не человекам.

Но вот наступило время выхода моего из заведения, и тут-то я ринулся со всей силой в бездну погибели, и много, много я увлек за собой чистых, невинных душ!..

В один год умерли от холеры мои добрые родители, и их теплая молитва перед престолом Всевышнего, должно быть, повела к исправлению заблудшего их сына. По получении известия о их смерти я отправился в село к ним на могилу. Странно: как я ни опошлел, как ни смеялся над всеми святыми чувствами человека, все-таки привязанность к родителям осталась, и холодный развратный ум уступил голосу сердца – желанию побывать на могиле – и не осмеял его. Это я приписываю особенному действию Промысла Божия, потому что эта поездка на родину была началом моего исправления. Приехав в родное село, я спросил церковного сторожа, где могила таких-то, и, не думая перекреститься на церковь, отправился к указанному месту…

Вот уже могила от меня шагах в десяти, вот уж я вижу и свежую насыпь, но..і вдруг потемнело у меня в глазах, дыхание захватило, голова закружилась, и я упал без памяти на землю. Не знаю, что со мной тут было, только я пришел в сознание уже в квартире, нанятой моим слугой у одного крестьянина. Из рассказов его я узнал, что все окружавшие меня думали, что со мною удар, потому что я был без памяти, с багровым лицом и пеной у рта.

На другой день я встал, однако, совершенно здоровый и, как ни ломал голову, не мог объяснить себе, отчего со мной сделался такой припадок. Потом я опять в те же часы дня отправился на могилу: но каково было мое удивление, когда и в этот раз случилось со мной то же, что вчера. Думая, что меня постигла падучая болезнь, периодически возвращающаяся в известные часы дня, я на третий день остался дома, и припадка не было. Но когда я пошел на четвертый день и стал только приближаться к могиле, прежний припадок снова повторился. Встав утром на другой день, я встретил своего слугу каким-то испуганным, боящимся меня. После я узнал, что он тут же порешил, что в этих припадках что-нибудь недоброе и что я, должно быть, слишком грешен, коли Господь не до: пускает меня до могилы родителей. Счастливее меня он был тогда: у него была вера в Промысл, вера в Бога, а я был жалкий человек и не хотел признавать во всем этом перста Божия. Впрочем, меня довольно озадачили эти странные припадки, и я послал на ближайшую станцию за доктором. Доктор обещал прибыть на другой день и в ожидании его я уснул часов в двенадцать ночи. Утром я проснулся рано, и – Боже мой! – страшно вспомнить: я не Мог пошевелиться, язык не повиновался; я лежал весь расслабленный, тело мое было все в огне, губы высохли, я чувствовал страшную жажду и окончательно упал духом.

Явился доктор, осмотрел меня и дал лекарство. Началось лечение… Сначала Доктор прописывал мне лекарства без затруднения, но потом долго-долго иногда просиживал около меня, кусая губы, и однажды, после шестинедельного лечения, написал мне на бумаге: «Имея дело с мужчиной, я всегда открыто говорю о его болезни, как бы она ни была опасна; ваша болезнь необъяснима, несмотря на мои усилия понять ее; поэтому, не предвидя успеха от трудов моих, я оставляю вас ждать, когда она сама собой откроется». Каков же был мой ужас, когда меня оставляла человеческая помощь, на которую я только и надеялся! У другого есть надежда на высшую помощь, но ее отверг мой развращенный ум. С каждым днем болезнь моя усиливалась и осложнялась: на теле появились прыщи, которые перешли в гнойные раны, от них несся смрадный запах, я не знал, что и делать. Целые ночи я не спал и не находил себе покоя.

Но вот однажды, только что я стал засыпать, вдруг чувствую в своей руке чужую руку. Я вздрогнул, раскрыл глаза и – Боже мой! – передо мной стояла моя мать. Я не мог вообразить, каким образом она очутилась передо мной… «Да ведь она умерла, – подумал я, – как же она явилась мне?». А между тем сердце билось во мне. Мать моя была вся в белом, и только в одном месте виднелось черное пятно; лицо ее было сумрачно, и она была вся в каком-то полумраке. «Я твоя мать, – начала она. – Твои беззакония и твоя распутная жизнь, полная неверия и безбожия, дошли до Господа, и Он хотел истребить тебя, стереть с лица земли. Ты не только погубил себя, но даже запятнал и нас, и это черное пятно на моей душе – твои тяжкие грехи. Господь, говорю, хотел поразить тебя, но отец твой и я молились перед престолом Всевышнего о тебе, и Он захотел обратить тебя к Себе не милостью, потому что ты этого не мог понять, а строгостью. Он знал, что одна могила наша для тебя дорога здесь, и потому не допустил тебя к ней, поразив сверхъестественной болезнью, дабы ты признал над собой высшую силу, тобой отвергнутую, но ты не обратился. Потом Господь послал меня к тебе – это последнее средство для твоего исправления. Ты не признавал Бога, будущей жизни, безсмертия души, – вот же тебе доказательство загробной жизни: я умерла, но явилась и говорю с тобой. Уверуй же в отрицаемого тобой Бога. Вспомни твою мать, которая жизни не жалея старалась сделать из тебя истинного христианина!». .

С этими словами лицо ее более помрачилось, раздались в комнате рыдания ее и потрясли всю мою душу… «Еще раз заклинаю тебя, – продолжала мать, – обратись к Богу. Ты не веришь и, может быть, думаешь объяснить мое явление тебе расстройством твоего воображения, но знай, что твои объяснения ложны, и я своим духовным существом теперь предстою пред тобой: И в доказательство этого, вот тебе крест, отвергнутый тобою, – прими его, иначе погибнешь. Уверуй, и твоя болезнь исцелится чудесным образом. Погибель и вечный ад тебе, если ты отвергнешь меня!»: Так сказала мать и скрылась. Я опомнился и увидел в руке своей маленький крестик.

Все это до самой сокровенной глубины потрясло мою душу; совесть поднялась со всей силой, недавние убеждения рушились, и я в минуту, кажется, весь переродился, какое-то сладостное, непонятное чувство явилось в груди… В эту минуту вошел мой слуга, держа в руках икону с изображением Животворящего Креста. По его предложению я приложился к ней… Не могу без волнения вспоминать этой чудной минуты: я тут же почувствовал себя здоровым: члены стали повиноваться, язык стал свободно говорить, на месте струпов остались одни только, пятна… Я встал и первым моим делом было помолиться перед образом, который принес слуга. После этого я пошел в церковь и там молился, и сколько было искренности в этой непритворной молитве! Тут же я отправился на дорогую могилу, целовал ее и плакал, и эти горячие слезы омывали прежнюю мою жизнь и были раскаянием блудного сына (Нижегородские Епархиальные Ведомости, 1865, № 24).

Оптинский патерик

http://lib.eparhia-saratov.ru/books/noauthor/optpaterik/27.html

предыдущая глава     К оглавлению     следующая глава

Глава II. Преподобные старцы оптинские

Преподобный иеромонах Никон (Беляев) исповедник

1. День рождения — 26 сентября /9 октября 1888
2. Мирские именины — 6/19 декабря
3. Постриг в мантию — 24 мая /6 июня 1915
4. День тезоименитства — 28 сентября /11 октября
5. Иерейская хиротония — 3/16 ноября 1917
6. Кончина (день памяти) — 25 июня /8 июля 1931

Преподобный Никон исповедник, старец Оптинский (Николай Митрофанович Беляев) родился 26 сентября /9 октября 1888 года в Москве, на Донской улице. Там же, в церкви Ризоположения был крещен. Однажды маленький Коля, будучи тяжелобольным, умирал, и врачи уже не надеялись его спасти; тело мальчика начало холодеть, а подносимое к его губам зеркальце безжалостно свидетельствовало о непоправимом... И только мать продолжала слезно молиться, растирая тельце, не отступая от святителя Николая, молитвенно прося его вернуть мальчика к жизни. И Господь, по молитвам матери и святого угодника Своего, вернул его к жизни. Но к жизни не простой — к служению Богу.

Семья Беляевых была благочестива и в меру религиозна, правда, религиозность эта была очень неглубока, о чем свидетельствует позднейшее отпадение от веры и от Церкви практически всех (кроме матери) членов семейства.

В старших классах гимназии Николай стал проявлять искренний интерес к вопросам веры и вместе со своим братом Иваном регулярно посещал церковные службы, прислуживал в алтаре, пел на клиросе. Но со временем клирос он покинул, так как заметил, что клиросное послушание мешает и отвлекает от молитвы.

По окончании гимназии Николай находился в некотором замешательстве, так как совершенно не имел понятия о том, где продолжать учебу: кроме Господа его ничего не интересовало, сердце его не лежало ни к каким иным наукам, кроме науки о спасении своей души. Поэтому в Московский университет он поступил с полным безразличием, за компанию с младшим братом Сергеем, правда, тот — на химический, а Николай — на физико-математический факультет. Проучился он один лишь год, если можно назвать учебой в университете почти ежедневное хождение к Божественной литургии.

В монастырь Николай и его младший брат Иван поступили несколько необычным порядком. В то время, как Иван рвался туда, сильно тяготясь пребыванием в миру (в 17 лет), не желая и думать о семейной жизни, влекомый в монастырь по юношескому максимализму, Николай сделал этот шаг более спокойно, как бы не по своему желанию, но ведомый Господом, легко последуя Его святой воле. Он даже на вид как бы и не принимал участия в этом выборе, предоставив его Господу. Нужно отметить, что и сам монастырь не был выбран самочинно, а выпал по жребию: братья разрезали на полоски список Российских монастырей, вырванный из справочника, и, помолившись, вытянули Оптину, о существовании которой до того времени ничего не знали. Затем владыка Трифон (Туркестанов), сам некогда подвизавшийся в этой святой обители, благословил их попробовать пожить в Оптинском монастыре.

Когда Николая уже приняли в скит, разговор его со старцем Варсонофием был таков: "...Батюшка начал говорить о принятии нас. Иванушка только этого и ждал. А что же мне?

— Как вы, Николай Митрофанович?

— Я не знаю, батюшка, как вы скажете, есть ли смысл поступать мне в скит или подождать до времени, ибо вы прежде говорили, что придет время.

— Конечно, есть. Поступайте.

— Хорошо".

Это видимое безучастие к своей судьбе на самом деле показывает то послушание, которое к тому времени уже имел к Господу и старцу юный Николай Беляев.

Николай поступил в Оптинский скит 19 лет от роду, в декабре 1907 года, и сразу предал себя в полное безропотное послушание преподобному Варсонофию. И уже через год (!), 30 января 1909 года, старец впервые назвал его, 20-летнего юношу, своим сотаинником!

В отношениях послушника Николая и преподобного Варсонофия мы видим пример истинных, идеальных отношений между старцем и учеником. Глядя на жизненный путь преподобного Никона, на его твердую веру и постоянное благодушное благодарение Бога во всех испытаниях, невольно вспоминаются древние патерики, рассказывающие о великих подвижниках далекого прошлого, и хочется сказать словами египетского старца, преподобного Пимена, наставника преподобного Иоанна Колова: "Приидите и видите: се – плод послушания!".

Но всего лишь четыре года и четыре месяца послушник Николай имел возможность перенимать опыт своего наставника, а затем, по переводе последнего настоятелем в Старо-Голутвин монастырь, ему пришлось довольствоваться лишь письменным и молитвенным общением. А еще через год старца не стало.

"Молю Господа, чтобы поставить мне вас на ноги, чтобы укрепились ваши ноги, еще детские... Одного прошу у Бога, чтобы встали вы на ноги, окрепли..." — часто говорил преподобный Варсонофий своему ученику. Пять с небольшим лет отпустил Господь на становление и укрепление в духе молодого подвижника, который лишился своего наставника, будучи 24 лет от роду. Лишился наставника на земле, но приобрел еще более дерзновенного молитвенника на небе. "Я уже буду лежать в земле сырой,— говорил старец Варсонофий своему ученику,— и придет моя деточка на мою могилку и скажет мне: "Милый батюшка Варсонофий! Помоги мне, помолись за меня, мне очень тяжело!". Так, моя деточка, так...."

В 1910 году Николай стал рясофорным послушником.

В 1913 году скончался преподобный старец Варсонофий Оптинский. Если вспомнить ту теснейшую духовную любовь и привязанность между старцем и его учеником, вспомнить, как тосковала душа послушника, когда его старец ненадолго заболевал или недели на две отлучался из обители, то не скорбью ли было отшествие учителя в мир иной? А его погребение? В те дни инок Николай, прикованный к постели, лежал в лазарете, не имея возможности даже проститься со своим старцем, обливаясь слезами о своем сиротстве и слушая печальный погребальный перебор оптинских колоколов, возвещавший о том, что происходит за стенами больничной палаты. Лишь через месяц отец Николай смог прийти на могилу милого его сердцу батюшки...

В Дневнике послушника Николая встречаются записи, говорящие о том, как тяжело было ему покидать любимый скит даже на самое короткое время, когда, например, нужно было сходить в монастырь и обратно по послушанию. Монастырь он не любил из-за многолюдства, а службы монастырские — из-за излишней торжественности и нотного пения, отвлекавших от молитвы... А вскоре после смерти преподобного Варсонофия отца Николая перевели из скита на послушание (и жительство) в монастырь. Каково было расставаться ему с "милым скитом", как ласково называл отец Николай свой "земной рай"?

24 мая 1915 года инок Николай был пострижен в мантию с наречением имени Никон, а 3 ноября 1917 года рукоположен в сан иеромонаха. Впервые он был арестован в 1919 году; вот его письмо к матери из этого первого заключения:

"Христос посреди нас! Мира и радования желаю тебе, дорогая мамаша, и шлю тебе иноческий привет. Ныне я узник, и хочется сказать, узник о Христе, ибо хотя я и грешен, но в данном случае совершенно неповинен, как мне кажется. Сижу в темнице без предъявления мне какой-либо вины и, как видно, только потому, что я монах, что я трудился для обители. Да будет воля Божия, благая и совершенная! Благословляю Господа, на Господа надежду и упование мое возвергаю, в Господе отраду мою нахожу. 17 сентября, помолившись за литургией и отслужив после нее молебен о твоем здравии и прочих близких моих, я, возвратившись в келлию, был арестован и отправлен в г<ород> Козельск в тюрьму, где и нахожусь. Со мною еще четыре человека духовного звания: такие же узники о Христе, и потому среда, в которой я очутился, не тяготит меня. Я даже благодушествую. Но ожидая всегда смерти, я решил в день моего рождения обратиться к тебе, дорогой моей мамаше, с моим, быть может, последним словом и приветом. Да благословит тебя Господь! Как иерей призываю на тебя Божие благословение и молю Господа, да воздаст Он тебе вечными милостями Своими и вечным блаженством за все то добро, какое я получил от тебя. Да почиет на мне твое родительское благословение, которого усердно прошу у тебя. Помню тебя и здесь в заключении, приношу Богу мою молитву о тебе, хотя и слабую по немощи моей. И себя, и дорогую мне обитель нашу, и тебя, и всех, и всё предаю Господу моему Богу, Творцу и Промыслителю, ибо Он печется о всех и о всем и творит то, что нужно и полезно нам. Усердно прошу твоих св<ятых> молитв о мне, грешном, о спасении моей грешной души: спасение души — цель земной жизни. И что мне более нужно? Если бы я достиг сей вожделенной цели! Посему и прошу молитв о моем спасении. Твердо верю, что в руках Божиих, и спокоен. Чаю жизни будущаго века. Аминь.

Прошу передать от меня Божие благословение маме крестной (прошу ее святых молитв и благословения), сестре, братьям и всем прочим родным и знакомым: о всех их молился всегда, да благословит и спасет их Господь. У всех прошу прощения, а наипаче у тебя, ибо ошибки мои сознаю.

Прости. Господь да будет со всеми вами. Грешный иеромонах Никон. 26 сентября /9 октября 1919 г<ода>. Козельская тюрьма".

На долю преподобного Никона выпало перенести закрытие Оптинского скита и самого монастыря, постепенное изгнание оттуда всей братии, два ареста и, наконец, ссылку на далекий Север (3 года и 5 месяцев, а вместе с тюремными заключениями — 4 года и 4 месяца). Он разделил судьбу страны, судьбу своего народа, горячо любимого им, истинным сыном Православной Церкви.

На Вербное воскресенье 1923 года преподобный Никон был снова арестован вместе с некоторыми другими оптинскими отцами. Но и на этот раз все они вскоре были отпущены.

В том же 1923 году Оптина была закрыта, а братия распущена (в том числе арестована и выслана). Монастырь продолжал существовать под видом сельскохозяйственной артели, кое-кому из престарелых монахов удалось остаться, а остальные были вынуждены покинуть обитель. Еще в течение года продолжалось богослужение в Казанском соборе, в котором и был назначен служить и окормлять приходящих преподобный иеромонах Никон — последний духовник Оптиной пустыни. Подвиг старчества он принял на себя тоже за послушание, как это и было заведено в Оптине. Архимандрит Исаакий II, последний настоятель обители, вынужденно покидая ее, сказал: "Отец Никон! Мы уходим, а ты останься. Благословляю тебе служить и принимать на исповедь". В те страшные годы верные чада Церкви особенно нуждались в укреплении и утешении, и именно такой духовной опорой стал для многих из них преподобный Никон.

В 1924 году последний храм Оптиной был закрыт, и преподобный Никон переселился в Козельск, где и жил вплоть до своего второго ареста и ссылки. В Козельске он служил в Успенском соборе, окормлял чад, приходивших к нему, а также уцелевших шамординских монахинь. В трудных случаях батюшка Никон советовался с преподобным Нектарием Оптинским, который после своего ареста передал своих духовных детей отцу Никону.

Вторично его арестовали 1/14 апреля 1927 года, в день памяти преподобного Варсонофия Оптинского, и сослали в Архангельскую область. Три года провел преподобный Никон в лагере "Кемперпункт". В ссылке он вел обширную переписку как с чадами, так и с некоторыми оптинскими отцами. Чад он всячески утешал, поддерживал и укреплял духовно, ни минуты не поддаваясь ни унынию, ни духовному расслаблению, грозившим в нелегких условиях ссылки. Вот строки из его писем духовным чадам, написанные из тюрьмы и из ссылки:

"Христос посреде нас! Волею Божиею нам, чада мои, должно разлучиться. Так судил Господь. Покорно и смиренно примем эту волю Божию. Если кто желает, чтобы постигшая нас скорбь была ему на пользу, тот должен винить в ней самого себя, и больше никого. Каждый должен думать, что страдает за свои грехи. Так думающий и смиренно терпящий получит милость Божию. Кто будет винить кого-либо другого, и потому немирствовать на него, тот выкажет этим свое неверие Богу, и сам до себя не будет допускать милости Божией. Пусть совесть каждого скажет ему самому, есть у него грехи или нет. Если есть, то пусть только себя и винит, и молчит, не осуждая и не укоряя других. Таков закон духовный. Любовь к Господу, и в Господе ко мне грешному, выразите общею любовию и миром между собою. Бог есть любовь, и всякая злоба, какой бы благовидной причиной она ни прикрывалась, противна Ему; противна она и мне. Слово мира и любви о Господе говорю вам всем на прощание, и Бог мира буди с вами. Еще раз прошу прекратить всякие свои догадки человеческие, а потому ошибочные, о причинах нашей скорби. Смиритесь пред Господом и содевайте свое спасение, понуждая себя на всякое исполнение заповедей Божиих, соблюдая и душу, и тело от всякого греха. Не забывайте молитвы. Буду молиться о всех по силе моей. Прошу и ваших св<ятых> молитв. Всем все прощаю и сам прошу прощения. Все епитимии разрешаю. Божие благословение да пребывает над всеми вами. Аминь.

<…> Терпение скорбей и прощение обид доставляет человеку разум истины, по слову преподобного Марка Подвижника. Кротко и смиренно потерпим все — и Господь нас вразумит и не оставит Своею милостию. Сказано: Блажени есте, егда разлучат вас (Лк. 6, 22)".

"Мир тебе и Божие благословение. Слышу, что ты все скорбишь. Не скорби, чадо мое, не скорби. Веруй, что близ Господь, близ Его помощь, Его заступление. А если эта помощь как бы медлит прийти к тебе, то значит, так нужно и полезно. Потерпи поэтому и не унывай, Бог даст, или я буду в Козельске, то навещу тебя, или тебя как-либо привезем сюда. Тогда лично подробно побеседуем. Мир тебе и спасение. Молюсь о тебе…".

"Боголюбивая раба Божия и чадо мое N.! Божие благословение да пребывает над тобою во веки! Если Господь судит мне покинуть дорогие моему сердцу места и близких мне людей — да будет Его святая воля! Сейчас и не имею возможности писать много и не знаю, пошлет ли эту возможность Господь Бог мне в будущем. Да будет и в сем св<ятая> воля Господня! Пишу же тебе, желая преподать тебе Божие благословение и прощение в твоих погрешностях и немощах. Бог тебя да простит и разрешит. Разбирать твои поступки и судить подробно не имею возможности. Одно напишу: не оправдывай себя и не вини никого ни в чем. Прощение преподается тем только, кто считает себя виновным. Смирись пред Богом и людьми, и Господь тебя никогда не оставит. О тебе я молюсь по силе моей. Я ничем не подал никакого вида, но видел тебя на станции, когда нас везли сюда, и видел, как беззвучно шептали что-то твои губы. Я понял, что это было выражение твоих внутренних чувств. Да хранит тебя Господь! О чаде моем, девице Л., всегда молюсь. Мне ее сердечно жаль. Да управит Господь жизнь ее во спасение. Вручаю тебя покрову Царицы Небесной! Мир ти и спасение".

По окончании срока отца Никона приговорили к ссылке в Архангельскую область. Перед отправкой врач нашел у него тяжелую форму туберкулеза легких и посоветовал просить о перемене места ссылки. Привыкший все делать за послушание, он попросил совета у отца Агапита (Таубе), сосланного вместе с ним. Тот посоветовал не противиться Божией воле, и преподобный Никон смирился.

Много скорбей пришлось испытать преподобному Никону: "Я пришел к заключению,— писал он,— что скорбь есть ничто иное, как переживание нашего сердца, когда что-либо случается против нашего желания, нашей воли. Чтобы скорбь не давила мучительно, надо отказаться от своей воли и смириться пред Богом во всех отношениях. Бог желает нашего спасения и строит его непостижимо для нас. Предайся воле Божией, обретешь мир скорбной душе своей и сердцу" (письмо 1927 года из тюрьмы).

"Как ни тяжел крест, который несет человек, но каждый из нас должен знать, что дерево, из которого сделан крест, выросло на почве его сердца".

"...Каждый человек несет свой крест. Под крестом разумеются скорби, невзгоды, которые встречаются человеку на его жизненном пути. Отчего образовался крест? Да вот посмотрите на вещественный крест: он составляется из двух линий — одна идет снизу вверх, а другая пересекает ее. Так же составляется и наш жизненный крест: воля Божия тянет нас снизу вверх, от земли на небо, а наша воля становится воле Божией поперек, противится ей. Отсюда скорби, ибо в нас происходит борьба и причиняет боль сердцу. И стоит нам только во время скорби, искушения сказать: "Да будет воля Твоя, Господи", как сразу нам становится легче на сердце, мы успокаиваемся. А как только мы свою волю направили по воле Божией, то уже креста-то и не получится подобному тому, как случается и с вещественным крестом, когда обе линии направим в одну сторону...."

"Из этого не подумай,— пишет преподобный Никон,— что я много пережил скорбей и испытаний. Нет, мне кажется, что я еще не видал скорбей. Если и бывали со мной переживания, которые по поверхностному взгляду на них по своей видимости казались чем-то прискорбным, то они не причиняли мне сильной сердечной боли, не причиняли скорби, а потому я не решаюсь назвать их скорбями. Но я не закрываю глаза на совершающееся и на грядущее, дабы уготовить душу свою во искушение [1], дабы можно было мне сказать псаломскими словами: Уготовихся и не смутихся (Пс. 118, 60)". Это отрывок из письма к матери, написанного в 1922 году, то есть через 3 года после первого ареста.

Поясняя слова своего письма 1922 года, преподобный Никон пишет:

"Мои слова, что я не имел скорбей, относились лично ко мне, то есть я не бывал в скорбных обстоятельствах, угнетавших меня и отнимавших у меня мир душевный. Но приходилось мне скорбеть по причинам, лично ко мне не подступавшим, а касавшимся близких моих. Отчасти могу сказать, и по той причине я это говорил не раз, что за редким исключением все эти скорби не сокрушали меня, не лишали меня мира душевного: жгучесть скорби мало-помалу проходила" (письмо из Оптиной пустыни 1924 года).

Вот еще два фрагмента из писем, написанных уже из ссылки:

"За все Господа благодарю. Скорблю только тогда, когда размышляю о скорби тех, кто скорбит о мне... Но да будет воля Божия" (Кемь, 1928 год).

"...Верую, что Господь спасение мое строит, посылая то или иное. Веруя в пекущийся обо мне Промысл Божий, боюсь направлять по своему смышлению свою жизнь. Наблюдаю, как своя воля приносит человекам скорби и трудности. Да будет же воля благая и совершенная! Ей вручаю и себя, и всю жизнь и всех,— принятие воли Божией мир приносит сердцу моему" (Пинега, 1930 год).

3/16 августа 1930 года преподобного Никона "переместили" из Архангельска в город Пинегу. Больной, он долго скитался в поисках жилья, пока не договорился с жительницей села Воспола. Кроме высокой платы, она требовала, чтобы батюшка, как батрак, выполнял все тяжелые физические работы. После кровоизлияния в венах ноги, сопровождавшегося повышением температуры до 40 градусов, состояние здоровья преподобного Никона ухудшалось с каждым днем, к тому же он недоедал. Однажды от непосильного труда он не смог встать. И тогда хозяйка стала гнать его из дому. Отец Петр (Драчев), тоже ссыльный оптинец, перевез умирающего к себе в соседнюю деревню и там ухаживал за ним. Физические страдания не омрачили духа верного раба Божия; погруженный в молитву, он сиял неземной радостью и светом.

В последние месяцы своей болезни он почти ежедневно причащался Святых Христовых Таин. В самый день его блаженной кончины он причастился, прослушал канон на исход души. Лицо почившего было необыкновенно белое, светлое, улыбающееся чему-то радостно.

Скончался преподобный Никон Оптинский исповедник 25 июня /8 июля 1931 года от туберкулеза легких и сподобившись мирной христианской кончины. Промыслом Божиим на погребение блаженнопочившего старца преподобного Никона одних ссыльных священнослужителей собралось двенадцать человек. Он был отпет и погребен по монашескому чину на местном кладбище села Валдокурье под Пинегой. Господь, даровав Своему верному слуге мирную кончину, и по преставлении почтил его соответствующим его сану и заслугам погребением. В настоящее время его святые мощи не обретены.

Преподобне отче наш Никоне, моли Бога о нас!

1.  Аще приступаеши работати Господеви Богу, уготови душу твою во искушение (Сир. 2, 1).— Ред. ^